Мои щеки пылают, когда я отпускаю награду и поворачиваюсь к нему лицом.

— Киллиан!

— Что?

— Ты можешь?

— Что?

— Не называть меня шлюхой вне секса, ты, извращенный урод.

— Давай сначала разденем тебя, а потом я подумаю.

— Сначала я хочу кое-что набросать.

— Сделай это после.

— Нет, я должна сделать это сейчас, пока это не ускользнуло от меня. Я набросаю это очень быстро и перерисую позже.

— Что это?

— У меня только предчувствие, так что я не буду знать наверняка, пока не перенесу это на бумагу. — Я ухмыляюсь. — Я странная и не такая, как все.

— Возможно, это обнаженная натура?

— Обычно я их не рисую.

— Обычно?

— Иногда в классе.

— Мне нужно поговорить с твоим колледжем, чтобы они запретили тебе рисовать голых людей.

— Прекрати, ты тиран. — Я не могу удержаться от смеха. — Ты не видишь, как я плачу от того, что ты трогаешь пациентов и видишь их голыми.

— Это другое. Они пациенты.

— И это искусство.

— Мне все равно не нравится.

— Ты привыкнешь.

— Тогда начни меня убеждать.

— Что?

— Разве ты не говорила, что хочешь рисовать? — Он достает пачку большой, белой бумаги из ящика стола, достает механический карандаш и бросает их на ковер напротив огромного зеркала. — Набросок.

Я сажусь на пол, скрестив ноги, и сужаю глаза.

— Значит ли это, что ты будешь ждать, пока я закончу?

— Ты знаешь, что я не терпеливый человек. По крайней мере, не когда дело касается тебя. — Он встает на колени позади меня и встречает мой взгляд в зеркале, темный и суровый, как самый сильный шторм из сезона ураганов. Его палец цепляется за бретельку моего платья и скользит по руке. — Как насчет того, чтобы нам обоим заняться своими делами?

— Я не собираюсь делать наброски, пока ты трогаешь меня. — Мой голос становится низким, определенно с примесью возбуждения.

— Это была не просьба, Глиндон. Либо мы будем делать это, пока ты делаешь наброски, либо без них. Меня устроит любой вариант.

— Ты чертов диктатор. — Я смотрю на него через зеркало. — Я собираюсь притвориться, что тебя нет.

Низкий смешок наполняет комнату.

— Во что бы то ни стало. Я с удовольствием посмотрю на твою попытку.

Я разглаживаю страницу, намереваясь полностью игнорировать его, пока механический карандаш скользит по странице непрерывными, сжатыми штрихами.

Периферийным зрением я вижу, как Киллиан ухмыляется мне в зеркале, стягивая рубашку через голову и отбрасывая ее в сторону, а затем снимая брюки и боксеры.

Моя рука замирает на бумаге, и его ухмылка расширяется, когда он стоит на виду перед зеркалом.

— Нравится то, что ты видишь, детка?

Этот ублюдок знает, как жестоко он красив, и без колебаний использует этот факт как оружие.

Но я отказываюсь смотреть на него или восхищаться им прямо сейчас. В этот раз он не получит своего.

Он протягивает руку к моим волосам, и я думаю, что он оттащит меня за них, потому что он не любит, когда его игнорируют, но он просто гладит их.

— Знаешь ли ты, что когда я впервые увидел тебя, я хотел схватить тебя за волосы, когда ты захлебывалась моим членом?

Я поджимаю губы и продолжаю рисовать, даже не понимая, к чему я веду.

Он встает на колени позади меня и проводит рукой по моему горлу.

— Я также хотел ухватить этот нежный пульс и почувствовать его под своими пальцами, зная, что у меня есть сила ослабить, а затем в конечном итоге остановить его... как сейчас.

Мое сердце замирает, а потом снова оживает, когда он сжимает его. Я встречаюсь с его глазами в зеркале, моими выпуклыми, его темными.

— О, посмотри на это. Наконец-то я привлек твое внимание. — Он ослабляет свою хватку настолько, чтобы дать мне воздух, в то время как его другая рука скользит по другой бретельке через мое плечо. — Я также думал о том, чтобы сорвать с тебя одежду и овладеть тобой там и тогда.

Он берет в руку сзади горсть моего платья и тянет с дикой силой, разрывая его, позволяя ему рассыпаться в клочья вокруг нас.

— Вот так.

— К-Киллиан...

— Шшш, сосредоточься на рисунке.

Мои пальцы дергаются, и я позволяю карандашу растекаться по бумаге в симфонии хаоса, который соответствует моим внутренностям.

Он использует возможность, чтобы расстегнуть мой лифчик, позволяя моей ноющей груди свободно выпрыгнуть.

Я готовлюсь ущипнуть себя за чувствительный сосок, но он нежно гладит мою грудь, вызывая эротическую дрожь в глубине моей души.

— Я не трогал твои сиськи в тот день, помнишь? Но эти соски были твердыми, выглядывали из-под рубашки, умоляя, чтобы их трахали так же безжалостно, как и твой рот.

Я качаю головой, но он сжимает мой сосок, и я задыхаюсь от укола удовольствия. Оно пронзает меня до глубины души.

— Ложь. — Он сжимает снова и снова, пока я не начинаю стонать и слезы собираются в моих глазах. — Посмотри, как ты стонешь и плачешь одновременно. Выбирай, моя маленькая шлюшка.

— Пошел ты.

Его эрекция упирается в мою прикрытую нижним бельем задницу, и он стонет.

— Мы перейдем к этому через некоторое время. Но сначала нам нужно кое-что уладить.

Он продолжает щипать мои соски, чередуя эти два действия, пока мое зрение не затуманивается, и я готова умолять его остановиться.

По какой-то причине я этого не делаю.

По какой-то причине, эта его часть заводит все мои извращения.

— Теперь, мой маленький кролик, ты можешь сколько угодно изображать ненависть к той ночи и ко мне, но то, что тебя возбудило то, что у тебя конфисковали контроль, — это факт. Я видел это в твоих блестящих глазах и дрожащих конечностях. Я видел это в твоих твердых сосках и румяных щеках. Держу пари, ты сама этого не понимала, но, к счастью для тебя, я понял

— Это неправда, — задыхаюсь я, мой голос такой похотливый, что даже стыдно.

— Опять ложь. — Он отпускает мой сосок и скользит рукой вниз к моему нижнему белью, стонет. — Держу пари, ты была такой же мокрой, как сейчас. Ты была разочарована, что я не лишил тебя девственности, как пещерный человек, не так ли? Держу пари, ты тоже думала об этом всю ночь

Прежде чем я успеваю осмыслить его слова, он поднимает меня, держа за горло, так что я стою на коленях, а он стоит прямо за мной.

— Не прекращай делать наброски.

— Киллиан...

— Набросок? — Его приказ заставляет меня дрожать, но я позволяю своей руке делать свое дело, пока я не могу отвести взгляд от зеркала.

Он освобождает меня от трусиков, так что мы оба полностью обнажены, затем берется за мое ядро.

— Наверняка эта маленькая киска чувствовала себя обделенной, пока я набивал твой рот своим членом. Мы должны загладить свою вину перед ней, как ты думаешь? Раздвинь ноги как можно шире.

В таком положении это трудно, но я стараюсь, и он просовывает свой член в мое отверстие. Я прикусываю нижнюю губу, готовясь к проникновению, но он лишь скользит эрекцией по моим складочкам.

Один раз.

Дважды.

Трижды.

Я вот-вот кончу от одного только трения, но этого недостаточно.

Я поняла, что, хотя мне нравится просыпаться от его губ на моей груди или от того, как он случайно доводит меня до оргазма во время поездки в машине, я люблю в десять раз больше, когда его член разрушает меня изнутри.

Я никогда не признаюсь в этом, но мне также нравится просыпаться или засыпать с его членом внутри меня.

Обычно он быстро переходит к этой части, но, очевидно, не сегодня. Он продолжает тереться членом о мои чувствительные складочки, клитор, вход, но так и не вводит его внутрь.

— Киллиан, пожалуйста...

— Пожалуйста, что?

— Вставь его...

— Посмотри, какая ты чертовски очаровательная и умоляешь об этом. Разве ты не должна была делать наброски?

— Вставь, — требую я, покачивая бедрами, чтобы поймать его.

— Перед этим мы поиграем в игру.

— Сейчас не время для игр.

— Еще как время. Итак, мой маленький ролик. Я хочу, чтобы ты призналась в одном из двух вещей. Первое — это очевидное заявление о том, что ты моя. Второе — что ты хотела меня в тот первый раз.